10 эпатажных советских картин

maysuryan — 29.10.2021 Теги: Кончаловский
«Первая бесцензурная художественная выставка» в Измайлово, состоявшаяся через 2 недели после знаменитой «Бульдозерной выставки». 29 сентября 1974 года

Фраза из романа братьев Стругацких «Трудно быть богом» (1964) афористично выразила один из главных лозунгов советской эпохи: «Сделай так, чтобы больше всего люди любили труд и знание, чтобы труд и знание стали единственным смыслом их жизни!». 1917—1991 годы были уникальным временем в истории, когда к Денежному Мешку полагалось высказывать всяческое презрение, а превыше всего ценить, наоборот, «труд и знание», особенно добровольный и творческий («неотчуждённый», по Марксу) труд. Хотя мало-помалу, исподволь золотой телец пробивал себе дорогу назад, к трону, и окончательно, триумфально вернулся на этот трон в 1992-м. Но такая нетрадиционная иерархия ценностей влекла разные последствия. И одним из них было то, что искусство и литература не раз оказывались в самом фокусе общественного внимания, на острие борьбы. Ниже приводится десяток живописных полотен, которые были задуманы как эпатажные... или стали таковыми в СССР, помимо замысла их создателей.

1. Революция как Баба-Яга (1917). Художник Виктор Михайлович Васнецов (1848—1926) был, как известно, черносотенцем, сторонником «Союза русского народа», и своё политическое кредо выражал так: «Я, как был, так и доселе остаюсь убеждённым монархистом на исконных русских началах, т.е. стою за православную веру, за самодержавного неограниченного царя и за великий русский народ и его господство в Русском государстве и к сему подлинному моему «credo» не нахожу нужным прибавлять никакого «constitutio que». Отсюда нетрудно догадаться об отношении живописца к революции. И своё видение её он выразил в картине «Баба-Яга» (1917). Одетая в алый, цветов революционного флага, сарафан злая ведьма в ступе уносит похищенную ею добычу — мальчика в белоснежной одежде. Насколько можно догадаться, ребёнок символизирует собой русский народ, которому отведена роль жертвенного агнца.



Но надо заметить, что это творение Васнецова в СССР... никак не восприняли. Художник продолжал пользоваться со стороны новых властей вполне уважительным отношением. Проводились его выставки. Более того, когда в мае 1918 года нарком по военным делам Лев Троцкий издал приказ о проведении конкурса по разработке нового обмундирования для красноармейцев, в нём принял участие и Васнецов. Именно по итогам этого конкурса бойцы Красной Армии получили знаменитые суконные шлемы-будёновки (которые первоначально именовались в обиходе «богатырками») и шинели с алыми или синими застёжками-«разговорами» в старорусском духе. (Позднее появилась версия, что эти шлемы и форма были разработаны ещё до революции, но она ничем не подтверждается). Позже, весь советский период, произведения Васнецова входили в школьные хрестоматии, по ним писали сочинения (сам это когда-то делал, по «Трём богатырям»), выходили почтовые марки с его портретом, работали посвящённые художнику музеи... Так что эпатаж, если он и был заложен в васнецовскую «Бабу-Ягу», «не выстрелил».

2. Большевик как Смерть (1920). А вот Борис Кустодиев (1878—1927), наоборот, был горячим сторонником революции, ещё с 1905 года. В Феврале 1917-го он говорил дочери: «Ирочка, ты не понимаешь, что это за счастье, что у нас в Петербурге я вижу красные флаги свободы!». В 1920 году живописец написал картину-аллегорию — «Большевик». Он говорил, что его неудержимо «привлекала к себе мысль выразить в большой картине чувство стихийного в большевизме». Как отметил историк культуры Михаил Лифшиц, «большевик для художника — это человек, выражающий волю большинства. Большевик неотделим от народа, он часть его, он силён величием идей, владеющих умами всех».


Борис Кустодиев. Большевик. 1920 год

Однако проблема была в том, что 15 годами ранее Кустодиев написал очень похожую антимонархическую аллегорию «Вступление», на которой изображено подавление московского восстания на Пресне в декабре 1905 года. Рушатся дома, горят пожары, над всем царит Смерть...



Уж слишком сходны внешне были две картины, слишком одинаковое место на них занимали Смерть и Большевик. Поэтому сам автор опасался, что его неправильно поймут. И даже побоялся отправлять картину на выставку, считая, что её сочтут провокацией по отношению к советской власти. Однако его опасения не оправдались: картину прекрасно поняли и она вошла в канон советской живописи, находилась в Третьяковке, изображалась на советских марках 70-х годов и другой изобразительной продукции.

Подробнее о Кустодиеве можно прочитать здесь.

3. Пушкин без брюк (1932). А вот эта картина вызвала реальный скандал в СССР. Художник Пётр Кончаловский (1876—1956) в молодости немало эпатировал буржуазную публику, будучи участником скандально известной футуристической группы «Бубновый валет». 30 декабря 1932 года в Москве открылась выставка работ художника, где была представлена его картина «Пушкин в Михайловском». Картина моментально оказалась «гвоздём» выставки. Дело в том, что главного русского поэта живописец изобразил вот так:



Поэт сидел на диване, охваченный вдохновением и скрестив по-турецки босые ноги, в одной белой рубахе. Критики, да и многие зрители, были шокированы. Прошли те времена, когда Давид Бурлюк (тоже, кстати, бубновалетец) со товарищи призывал «бросить Пушкина с Парохода современности». Образ Александра Сергеевича к этому времени остепенился и забронзовел настолько, что изображать его можно было только с должным пиететом. А тут... Не помог и восторженный отзыв самого Анатолия Луначарского: «Прежде всего нельзя не воздать хвалу Кончаловскому за то, что он взялся за Пушкина с самой трудной стороны… Изобразить момент творчества необычайно трудно. Но всякий другой Пушкин, не творящий, есть случайный Пушкин».
Вскоре сатирики Кукрыниксы на своём шарже изобразили с голыми ногами... самого Кончаловского.


Рисунок Кукрыниксов. 1933 год. «30-го декабря в Москве открылась выставка работ заслуженного деятеля искусств П.П. Кончаловского. Гвоздь выставки — картина, изображающая А.С. Пушкина в исподней рубашке во время процесса писания. Чтобы доказать Кончаловскому, как неприятно быть изображённым в непристойном виде, наши художники Кукрыниксы нарисовали в такой же позе и самого заслуженного деятеля. А впрочем, это всего-навсего дружеский шарж. Всё в порядке. Шлём привет уважаемому Петру Петровичу».

После этого Кончаловский написал новый вариант картины, где заботливо укрыл ноги поэта стёганым одеялом и слегка навёл порядок на его столике:



Однако и эта исправленная версия критикам не понравилась: слишком домашний, затрапезный образ поэта продолжал резать им глаза.
В сатирическом сборнике «Парад бессмертных» (М., 1934) появились стихи:
От зрителя налево — Кончаловский,
Известный тем, что написал картину,
В которой снял подштанники с поэта.
В художнике заговорила совесть,
И он решил, подштопавши белье,
Вернуть его немедленно поэту…


Шарж Бронислава Малаховского (слева). 1934. По картине Кончаловского. На самом деле шарж пародирует ещё и картину Николая Ге «Пушкин в селе Михайловском» (1875), причём Кончаловский помещён на место няни

На юбилейную выставку к столетию смерти поэта в 1937 году даже исправленная картина Кончаловского не попала, только журнал «Крокодил» мельком, как анекдот, упомянул «нашумевшую картину заслуженного деятеля искусств П. Кончаловского: Пушкин без брюк…».
Так изменялся господствующий образ поэта и отношение к нему — от «бросания с Парохода современности» к пафосным стихам Булата Окуджавы (1970):
На фоне Пушкина снимается семейство.
Фотограф щёлкает, и птичка вылетает.
Фотограф щёлкает. Но вот что интересно:
На фоне Пушкина! И птичка вылетает...
— когда не только фривольно снять с поэта штаны, но даже и просто сняться на его фоне обычным, земным людям стало выглядеть святотатством...

4. «Иогансон допрашивает коммунистов» (1933). Так шутливо в советские времена художники называли, как сказали бы теперь, культовую картину Бориса Иогансона (1893—1973) «Допрос коммунистов».


Борис Иогансон. Допрос коммунистов. 1933

Картина получила Гран-при на Всемирной выставке в Париже (1937). А о впечатлении, которая она производила на советских граждан, можно судить, например. по цитате из романа Владимира Дудинцева: «Любимой картиной его детства было полотно Иогансона «Допрос коммунистов» — там были изображены два мужественных, уверенных в своей правоте человека, стоящих перед готовыми лопнуть от злости белогвардейцами, и толстый их генерал уже тащил из кобуры пистолет».
Но в чём же тогда эпатаж? И почему холст получил среди художников такое странное прозвище? Дело в том — в СССР это не особо скрывалось (хотя и не слишком афишировалось), что автор картины, увенчанный всеми советскими лаврами, был в молодости... офицером белой гвардии и служил у Колчака. Например, журнал «Искусство» в 1959 году писал о нём: «И факты подтверждают это: служба в белой армии, где художник увидел моральное ничтожество белых офицеров, побег из армии, скитания по дорогам гражданской войны, тифозный госпиталь и, наконец, служба в Красной Армии — действительно «этапы большого пути», закономерно приведшего живописца к выводу, что служить народу — главное призвание художника». Согласно скандальным воспоминаниям художника Алексея Смирнова «Заговор недорезанных», служил Иогансон именно в контрразведке, так что допросы пленных относились как раз к его прерогативе. Историк Александр Немировский замечал: «изобразил он на картине и самого себя в виде быкообразного генерала, который сидит косо на стуле и тянет из кобуры наган — не то для устрашения, не то допрос, собственно, уже закончился, и генерал собирается тут же на месте завершить его посредством этого самого нагана». О работе над произведением Борис Владимирович рассказывал так: «Когда работал над эскизом картины «Допрос коммунистов», то в первом варианте в окно комнаты светило солнце. Это не давало необходимого напряжения, драматизма. Следовательно, надо было сделать нечто другое».
— Когда что-то не решается, делай наоборот, — говорил он. И написал за окном синюю ночь: это придало сюжету полотна необходимый драматизм...» В объяснения, кого он изобразил в образах белых и почему, он деликатно не вдавался...
Но опять-таки всё сошло автору с рук — какую бы «фигу в кармане» он ни прятал в своей картине, она, как и «Большевик» Кустодиева, тоже преспокойно вошла в канон советской живописи и школьные хрестоматии.

4. «Красный граф» за обедом (1940). И опять неугомонный Пётр Кончаловский. Хотя этой картиной он эпатировал, главным образом, запечатлённого на ней писателя — «красного графа» Алексея Николаевича Толстого. Дело в том, что бывший граф неоднократно подвергался критике в советской печати за слишком большие театральные гонорары, привычку жить на широкую ногу и вообще за старорежимные настроения. Именно о нём был сложен анекдот, как его лакей на вопрос о барине почтительно отвечает: «Его сиятельство уехали в Цека!». Журнал «Красный перец» в 1924 году иронизировал: «А вот полученная бесплатно партия Толстых Эренбургов. На поверку все оказались Белыми». Поэтому Толстой довольно настороженно воспринимал подобные уколы.


П.П. Кончаловский. А.Н. Толстой в гостях у художника. 1940

Николай Никитин, из воспоминаний: «Вспоминаю рассказ самого Толстого об одном из его портретов. У П.П. Кончаловского есть портрет Алексея Толстого. Он превосходен. Кончаловский сперва написал Толстого, а потом перед ним на первом плане написал чудеснейший натюрморт. Это были блюда, кушанья, бокалы. Это был Алексей Толстой за обедом. Этот портрет как будто опрокидывал все традиции русского писательского портрета. Казалось, в нём нет ничего от литературы.
Прибавка к портрету была сделана заочно, без ведома Толстого.
Когда портрет был готов, Толстой обомлел. Ему показалось — не выпад ли это против него? Посмотрел на Кончаловского как на злоумышленника... Провёл ладонью по лицу, точно умываясь (свойственный ему жест), и вдруг фыркнул и хлопнул Кончаловского по плечу:
— Это здорово! Это чёрт знает что, Пётр! — Он прищёлкивал пальцами, подыскивая определение. — Это, это... Поедем обедать!».

5. «Уродливо-патологическая фантастика» Тышлера (1936). В 1936 году в советском искусстве происходил поворот, направление которого можно обозначить как «ближе ко вкусам народа!» и «назад к передвижникам!». Одним из объектов критики стало творчество художника Александра Тышлера (1898—1980). Газета «Правда» в статье историка искусства Владимира Кеменова (1908—1988) «Против формализма и натурализма в живописи» писала: «Вот картина Тышлера. «Женщина и аэроплан». На длинной, как у жирафа, шее горизонтально лежит голова. Вдоль штопорообразной шеи сползает скользкая, грязная масса: это причёска. Карликовые пухлые руки сплелись мягким жгутом на груди. Вверху — крестик: аэроплан. Какая мрачная, уродливо-патологическая фантастика!»


Александр Тышлер. «Женщина и аэроплан». 1927

В. Кеменов: «Недавно Тышлер выставил картину «Цыгане». Вместо людей, природы, яркого народного своеобразия цыган у Тышлера нарисована какая-то бахрома цветных червей, то чёрно-зелёных, то грязно-розовых, внушающая зрителю одно желание — скорей вытравить из памяти это отталкивающее зрелище».


Александр Тышлер. «Цыганы». 1936

Журнал «Крокодил» в 1936 году поместил карикатуру на раскритикованные «Правдой» работы, среди которых и «цыганские» произведения Тышлера.




Карикатура на творчество А. Тышлера. Фрагмент. 1936

6. «Каша подтёков» Лентулова (1936). Другой мишенью критики Владимира Кеменова в «Правде» стало творчество авангардиста (и тоже бывшего бубновалетца, как и Кончаловский) Аристарха Лентулова (1882—1943). В. Кеменов: «Вот картина Лентулова «Портрет жены». Вместо лица — каша грязных буро-фиолетовых подтёков. Ничего человеческого нельзя найти в этом изображении. Таковы же пейзажи Лентулова. Чем объяснить ту смелость, с которой Лентулов выставляет свои работы, и ту снисходительность, с которой жюри выставок отводит им место, отнимая его у талантливых художников, имеющих неизмеримо большие права на внимание советского зрителя?»


Аристарх Лентулов. «Портрет жены и дочери художника». 1915

Между прочим, Лентулов ещё раньше умудрился вызвать гнев Владимира Ильича Ленина, который обычно спокойно относился к художественным поискам. Он вместе с другими украшал столицу к праздникам в 1918 году. «Кто в Октябрьскую годовщину выкрасил деревья и газоны скверов Театральной площади в неистово фиолетовый цвет темперой, какой пишут в театре декорации? Лентулов!» — писал искусствовед Абрам Эфрос. Увидев это, Ленин возмутился (липы были его любимыми деревьями). В.Д. Бонч-Бруевич: «Я помню, с каким величайшим негодованием он, вызвав меня, спросил:
— Кто разрешил, кто позволил сделать это издевательство над деревьями Александровского сада, которые окрашены в фиолетовый, красный и малиновый цвета?..
Оказывается, что какая-то декадентская группа, допущенная в то время Наркомпросом к украшению улиц, взяла на себя почин украшения Александровского сада. И не нашла ничего лучшего, как эти великолепные вековые липы, красоту всего сада, искалечить искусственной окраской их могучих стволов, которую нельзя было ничем отмыть в течение нескольких лет. Он потребовал, чтобы я немедленно пошёл в Александровский сад, осмотрел всё, что там сделано, и принял экстренные меры, «чтобы смыть эту паршивую краску с очаровательных деревьев». Я вызвал кремлёвскую воинскую часть, сейчас же пошёл в сад и увидел, как там бегали какие-то люди с ведёрками и окрашивали скамейки, стволы и сучья деревьев во всевозможные цвета. Сопровождающие меня красногвардейцы быстро очистили Александровский сад от этих квазихудожников, и мы приняли все меры, чтобы смыть этот позор с прекрасных деревьев…» Но сделать это было уже невозможно: краска прочно въелась в липовую кору и постепенно сходила с неё ещё несколько лет.

7. «Нуднообразные работы» Штеренберга (1936). Досталось от В. Кеменова и авангардисту Давиду Штеренбергу (1881—1948): «Образцом формалистического самодовольства могут служить нуднообразные работы Д. Штеренберга. Автор всё ещё не решается покинуть своё «субъективное видение», выраженное в «селёдках», «простокваше» и «Аниське» и заслужившее пышные дифирамбы некоторых апологетов формализма».


Давид Штеренберг (1881—1948). «Натюрморт с селёдкой». 1917-1918


Давид Штеренберг. «Аниська». 1926. Картина изображает домашнюю прислугу художника

8. Маршал Жуков как Георгий Победоносец (1957). А теперь от художественных споров, хоть и весьма острых, вернёмся к чисто политическому скандалу, в эпицентре которого оказалась картина Василия Яковлева (1893—1953), изображающая маршала Жукова. Хотя, конечно, не сама картина его вызвала. Создана она была не позднее 1953 года и подверглась разгрому уже после смерти её автора.



В октябре 1957 года на пленуме ЦК КПСС, который внезапно грянул над головой маршала, эту картину, где полководец победоносно восседал верхом на белоснежном арабском скакуне, сделали центром целой художественной выставки в фойе. Кроме неё там повесили парадные портреты маршала. Михаил Суслов в своей речи на пленуме со вкусом описывал это полотно:
— Министр поручил купить и, в целях, видимо, личной рекламы, поставить в Музей Советской Армии... картину, представляющую такой вид: общий фон — горящий Берлин и Бранденбургские ворота, на этом фоне вздыбленный белый конь топчет знамёна побеждённых государств, а на коне величественно восседает товарищ Жуков. Картина очень похожа на известную икону «Георгий Победоносец».
Другой оратор, Отто Куусинен, развивал эту мысль так:
— Когда товарищ Суслов указал на этот порок товарища Жукова, последний наивно ответил: я сам этого не замечал. То есть он ничего ненормального не заметил в том, что на картине, сидя на белом коне, превратился в «Георгия Победоносца». Представьте себе, что он ещё полгода или годик сидел бы на белом коне и любовался бы собой. (Смех). По всей вероятности, в его воображении эта фигура всадника возросла бы до гигантских размеров. Возможно, что он сам и не заметил бы ничего ненормального в этом, а нам было бы жутко смотреть на эту фигуру, жутко и смешно.
Такие дела...

9. «Обнажённая» Фалька (1962). 1 декабря 1962 года глава Советского правительства Никита Сергеевич Хрущёв посетил выставку «ХХХ лет МОСХа» в московском Манеже и устроил публичный разнос художникам-авангардистам. Всё это нашумевшее событие, как пьеса, распадается на несколько отдельных «актов». Первый акт разыгрался возле картины Роберта Фалька «Обнаженная».
На выставке в Манеже были выставлены несколько картин Роберта Фалька (1886—1958), в том числе «Обнажённая. Крым» 1916 года. Именно возле «Обнаженной» и произошло первое «закипание» Никиты Сергеевича. Он явно не знал, что Роберта Рафаиловича уже четыре года не было в живых, иначе, наверное, выбрал бы какую-нибудь другую мишень. Но он увидел это...


Роберт Фальк. «Обнажённая. Крым». 1916

И взорвался. Хрущёв возмутился тем, что Фальк будто бы измазал натурщицу зелёной краской. Он не мог понять, почему обыкновенная, с его точки зрения, «розовая баба» вдруг стала зелёной. «Я хотел бы спросить, женаты они или не женаты; а если женаты, то хотел бы спросить, с женой они живут или нет? Это — извращение, это ненормально, — так записаны его слова в стенограмме. — Я бы, например, сказал тем людям, которые увлекаются всякого рода мазней, не рисуют, не создают картины, а буквально мажут их: вы, господа, говорите, что мы, видимо, не доросли до понимания вашего искусства. Нет, мы, наш народ понимаем, что хорошо, а что плохо. И если эти, с позволения сказать «художники», которые не хотят трудиться для народа и вместе с народом, выразят желание поехать за границу к своим идейным собратьям, то пусть они попросят разрешения на выезд, в тот же день получат паспорта и пусть там развернут, дать им свободу в «свободных» государствах, и пусть они там хоть на головах ходят. Но у нас покамест такое «творчество» считается неприличным, у нас милиционер задержит».


Н.С. Хрущёв на выставке в Манеже. 1 декабря 1962 года

Но вернёмся, впрочем, к Роберту Рафаиловичу Фальку. Его картины, как и сама выставка, прогремели в этот день на всю страну. В одночасье он стал знаменитым — увы, уже посмертно — и даже... вошёл в фольклор. Анекдот, родившийся после тех событий:
«Хрущёв осматривает выставку картин в Манеже:
— Что это за дурацкий квадрат и красные точки вокруг?
— Это советский завод со спешащими на работу трудящимися!
— А это что за дерюга, измазанная зелёным и жёлтым?
— Это колхоз, в котором созревает кукуруза!
— А это что за синяя уродина?
— Это «Обнаженная» Фалька.
— Голая Валька? Да кто ж на такую Вальку залезть захочет?.. А это что за жопа с ушами?!
— Это... это... это зеркало, Никита Сергеевич!»

Жена Фалька Ангелина Щекин-Кротова вспоминала, как служительница выставки в Манеже говорила ей: «Идите быстро, посмотрите Фалькова. Тут чуть на кулачищах не бьются около него. Вот эта жирная-толстая. Она ему навредила, он её так за это и осрамил в картине. А вот это его жена, — это про мой портрет в розовой шали, — её звали ангелом, потому что добрая была очень. Она за ним в Сибирь поехала». «А что, разве Фальк в Сибири был?» — спрашиваю. «Ну как же. Культом личности засланный». — «Разве?» — «Ну, это точно знаю, — убеждала меня служительница. — Она за ним поехала и вызволила, привезла в Москву. Но уж очень бедно жили, одну картошку ели», — и чтобы у меня уж окончательно сомнений не осталось, подводит меня к натюрморту с картошкой…»


Роберт Фальк. В розовой шали (А.В.Щекин-Кротова). 1953


Роберт Фальк. «Картошка. Самарканд» 1942—1943. Художник не раз возвращался к этой теме. О благородстве картошки Фальк мог говорить часами...

Благодаря критике Хрущёва выставка получила грандиозную рекламу. Между прочим, на похоронах Роберта Фалька в октябре 1958 года Илья Эренбург предсказал, что вскоре наступит то время, когда музеи будут спорить из-за картин Фалька. Это время и наступило 1 декабря 1962 года...

Подробнее можно прочитать здесь.

10. «Геологи» Никонова (1962). И в завершение этого небольшого беглого обзора — картина ныне живущего художника Павла Никонова «Геологи». Которая тоже вызвала возмущение Хрущёва 1 декабря 1962 года. Начнём с того, что на картине изображены никакие не геологи, название, собственно, притянуто за уши или, скорее, является маскировкой.
Сам автор о сюжете картины рассказывал следующее: «...Моя поездка с геологами в 1960 году. Мне предложили в качестве рабочего поехать с экспедицией на летние полевые работы в район Восточных Саян. С мая по сентябрь бродил я с проводниками-тофаларами, ещё с одним рабочим и начальником экспедиции — по верховьям Казира и Кизира. Брали один горный перевал за другим, забирались на самые высокие точки Саян. У нас было три связки оленей. Комар и гнус загонял их и нас наверх, на ледники. Тропы не было, мы прорубались через кустарники, переходили вброд быстрые, холодные речки. Наш маршрут совпал с маршрутом знаменитой экспедиции Кошурникова, погибшей осенью 1942 года. Однажды на нас вышли заблудившиеся туристы, голодные, изможденные, оборванные. У них перевернулся плот. Они просили у нас оленей. Но у нас начался падеж оленей, и мы не могли им ничем помочь. Тофалары накормили их, один из них должен был проводить туристов до ручья, дальше они уже пошли сами. Тофалар ждал, когда один из туристов обуется, эта сцена мне очень напомнила Джотто. Я привёз уйму материала, вспомнил тофалара верхом на олене, проводы туристов, их обречённый вид и Джотто. Это дало решение моей картины «Геологи».
Другой раз он дополнял свой рассказ: «Мы натолкнулись на группу людей, которая заблудилась. Это были туристы, которые потерпели аварию – там перевернулся плот на Казыбе, они потеряли всё: и провизию там и карту, по которой они могли передвигаться, и они заблудились. И, конечно, они случайно вышли на нас. Они были жутко растеряны, абсолютно голодные были. У меня такая фотография есть: один человек даже чуть-чуть такой был припухший, потом он в больницу попал. От голода... И они просили у нас, у начальника нашей экспедиции просили связку оленей… и проводника. Но не имел права начальник экспедиции это дать. Он объяснил, как им обратно идти пешком. Мы им дали мешок сухарей. И вот момент как бы расставания – мы идём в одном, а они должны возвращаться по другому совершенно маршруту. Но они не хотят от нас отрываться... Им неуютно, некомфортно. И один из них, чтобы затянуть, присел и начал перетягивать портянки. Вот этот момент мне как-то запомнился, и я его решил… Но потом они добрались всё-таки до поселка. Всё было нормально».


Павел Никонов. «Геологи». 1962

Иначе говоря, на картине — не геологи, а заблудившиеся туристы, растерянные, голодные, измождённые и испуганные. И вот Никита Сергеевич в Манеже добрался до этого холста, взглянул... И, конечно, в очередной раз взорвался: могут ли подобные картины воспитывать зрителя?..
Много лет спустя я спросил одного бывшего диссидента, геолога по профессии Дмитрия Старикова (ныне уже покойного), что сделало специальность геолога модной в 60-е годы и почему Хрущёва так возмутила картина Никонова. Он ответил: «Это было что-то вроде хождения интеллигенции в народ, поскольку именно эта профессия создавала такую возможность — откровенно пообщаться с народом, узнать о том, что творилось в предыдущую эпоху... Геолог, с одной стороны, и в коллективе, в геологической экспедиции, и в то же время одинок, часто работает в одиночку. А геологи на той картине были слишком мрачными, невесёлыми, и это вызвало гнев Хрущёва, так как они должны были быть радостные, улыбающиеся, сияющие...»
Картина же благодаря этому эпизоду стала «культовой» — одной из икон так называемого сурового стиля.
Вот современная карикатура на тему этого произведения:

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив