30 октября – День памяти жертв политических репрессий

mahavam — 30.10.2025 Теги: Барков Расскажу о двух ивановских поэтах
…
В школе, помню, рассказывали нам про поэта Авенира Ноздрина, чьим именем названа одна из улиц моего Иванова. Что он возглавлял совет рабочих депутатов, был героем труда и работал в газете «Рабочий край».. С поэтом Брюсовым дружил.
Но никогда нам не рассказывали, как страшно Авенир Ноздрин умер: его забрали в 1938-м и замучили в НКВД. Он скончался от пыток.


(Авенир Ноздрин)
......
Второй поэт — Анна Баркова. Родилась в Иванове, здесь же училась. Это имя мы узнали, когда начали открываться архивы во время перестройки.
Она печаталась под псевдонимом «Калика Перехожая». Вспоминала об этом так: «Пролеткультовцы приняли в штыки мои стихи… Все обвинения свалились на мою голову: мистицизм, эстетизм, индивидуализм, полнейшая чуждость пролетарской идеологии и, разумеется, „пролетарской” поэзии. В защиту мою выступил только Б. Пастернак»

Из незаконченной поэмы «Первая и вторая»:

Итак: она фабричной гарью
С младенческих дышала дней.
Жила в пыли, в тоске, в угаре
Среди ивановских ткачей.
Родимый город въелся в душу,
Напоминал ей о себе
Всю жизнь — припадками удушья,
Тупой покорностью судьбе…
….
Первый раз её арестовали в 1934 году. В доносе значилось, что она
«в беседах неоднократно рассказывала анекдоты антисоветского содержания; говорила, что советская власть из-за отсутствия свободы слова и цензуры более жесткая, чем при царском режиме».

Ей дали 6 лет, после чего она написала Ягоде: «В силу моего болезненного состояния и моей полной беспомощности в практической жизни наказание в виде ссылки, напр., будет для меня медленной смертью. ПРОШУ ПОДВЕРГНУТЬ МЕНЯ ВЫСШЕЙ МЕРЕ НАКАЗАНИЯ».

....Вернулась из лагеря с инвалидностью, с 1940 г. жила под административным надзором в Калуге, работала уборщицей, ночным сторожем, бухгалтером в местном издательстве. Сохранилось письмо, где она благодарит Бориса Пастернака за переданные ей деньги – Пастернак знал о её судьбе и старался как-то помочь.

Она писала, как дышала, как чувствовала, как было нельзя. Как партия не велела. Но она писала не для партии. И не для пролетариата. Она писала, потому что не могла не писать.

"Пропитаны кровью и желчью
Наша жизнь и наши дела.
Ненасытное сердце волчье
Нам судьба роковая дала.
Разрываем зубами, когтями,
Убиваем мать и отца,
Не швыряем в ближнего камень —
Пробиваем пулей сердца.
А! Об этом думать не надо?
Не надо — ну так изволь:
Подай мне всеобщую радость
На блюде, как хлеб и соль".

В 1947 году Баркову опять арестовывают по доносу
женщины и её дочери, у которых она снимала квартиру. Анну обвиняли во «враждебном отношении к социалистическому строю», «клевете на советскую действительность», «а ещё она говорила об отсутствии в СССР свободы слова».

А на следствии выяснилось, что её обвиняли не только в этом. «Даже моя должность сторожа явилась обвиняющим фактором. По мнению следователя, я нарочно работала сторожем, укрывая свой талант от родины» ...

За укрывательство своего таланта и за недовольство действительностью Барковой дали 10 лет лагерей с поражением в правах на 5 лет после отбытия наказания. ..

"Пусть под бременем неудачи
И свалюсь я под чей-то смех,
Русский ветер меня оплачет,
Как оплакивает нас всех.
Может быть, через пять поколений,
Через грозный разлив времён,
Мир отметит эпоху смятений
И моим средь других имён..."

Из записок Барковой:
«Ни шить, ни вязать, ни вышивать, ни смеяться, ни плакать, ни отойти на 10 метров от барака — за всё полагается карцер. Нас пытались превратить в идиотов, автоматов. Некоторые сходили с ума. Я отделалась неизлечимыми болезнями и навсегда испорченной нервной системой».

Да. Я стала совсем другая,
Не узнают друзья меня.
Но мороз иногда обжигает
Жарче солнца, больнее огня…

«За что меня дважды осудили? Разве мнения управляют миром? Разве мысль одного — никому неизвестного человека — могла хоть соринку забросить в государственный механизм? Нет, не могла. /.../»
(из дневников)

Баркова возвращается из лагеря в 1956-м. Это были годы после смерти Сталина, когда пересматривались дела и начали выпускать из лагерей. И Баркову тоже выпустили...
Но в 1957 году её опять арестовали. И всё по тому же обвинению в антисоветской агитации. Ей опять дали 10 лет с последующим поражением в правах на 5 лет
Спустя 8 лет в 1965 году дело Барковой было пересмотрено и приговор был отменён за недоказанностью обвинения.

Последние годы Анна Баркова жила в Москве, в коммуналке на Суворовском бульваре на небольшую пенсию, которую выхлопотал для неё Твардовский. Человеком она была невероятной начитанности и эрудиции, но поговорить ей было не с кем – об этом она пишет в своих дневниках. Поэтому и говорит в основном сама с собой.

В переулке арбатском кривом
Очень тёмный и дряхлый дом
Спешил прохожим угрюмо признаться:
«Здесь дедушка русской авиации».
А я бабушка – чья?
Пролетарская поэзия внучка моя!
Раньше бабушки внучка скончалась —
Какая жалость!

* * *
Восемь лет, как один годочек
Исправлялась я, мой дружочек.
А теперь гадать бесполезно,
Что во мгле — подъем или бездна.
Улыбаюсь навстречу бедам,
Напеваю что-то нескладно,
Только вместе ни рядом, ни следом
Не пойдешь ты, друг ненаглядный.

Жила одна. И писала стихи и дневники до последнего дня:

Да, я смешна, невзрачна,
Нелепы жест и речь,
Но сердце жаждет мрачно
Обжечься и зажечь.


(Анна Баркова)

Оставить комментарий

Популярные посты: