«Он, вы меня простите, кто?»

Страшно по-черному

Поселок Рассвет, близ которого расположены сразу четыре войсковые части, — в получасе езды от Ростова. Сегодня машины спокойно заворачивают к поселку с трассы, но в ночь с 23 на 24 июня движение здесь остановилось. Трассу перекрыли военные. Местные говорят: ладно бы только трассу — под утро оказались закрыты все пути выезда, в том числе через дорогу у лесополосы.

На повороте к поселку проезжаем высокий серый шумозащитный забор у трассы. В нескольких местах он пробит насквозь, остались глубокие дыры от выстрелов.

Иду по Экспериментальной улице, замечаю указатели на домах, направляющие к укрытиям. Указатели ведут к дверям в подвал, вход в который закрыт решеткой. Мне навстречу бредут дед с внуком, дед помогает внуку как-то вырулить на крохотном трехколесном велосипеде, хохочет с ним вместе. Он замечает, как я разглядываю укрытие, говорит: «Налепили знаков, нагородили че-то, а лезь туда, как хочешь». Я прошу его рассказать, видел ли он, что происходило в Рассвете в ночь на 24 июня. Дед глубоко выдыхает. Говорит: «Лучше бы не видел. Варфоломеевская ночь».

— Мы спали, спали, нормально все было. Тут взрыв. Я думал, мне в крышу снаряд… Все, думаю, бомбят. Выбегаю во двор. Выбегаю в одних трусах. Смотрю — сосед мой Коля за забором такой же стоит… Я выбегаю за калитку — сидят военные. Под каждым кустом. Наши ребята. Вагнеровцы. Я говорю: ребята, елки-палки, что происходит? Они мне: «Дед, в дом, иди в дом, мы тебе сказали». Всю ночь они гремели.

Я молился, я молился только об одном. Только об одном. Хоть бы не убили никого. Господи, но это же совсем одурели, что ли? Друг в друга стрелять? Русский в русского?

Военная техника шла ночью, гремела по Комсомольской улице. Это основная улица поселка, где стоят сразу несколько магазинчиков и больше 30 домов. Сонные бабушки выглядывали из окошек.

У «Пятерочки» — табачный ларек. За прилавком улыбчивая черноволосая девушка Маша. У нее длинные салатовые ногти, она постукивает ими по экрану телефона, набирая сообщение.

— Ночь была страшная. Я услышала взрыв, мы с мужем от него проснулись, — вспоминает Маша. — Вышла во двор покурить, смотрю — вертолеты летают, все — низко. Один, второй, третий. Огромные. Я смотрю на вертолет — в него стреляют. Пули летят, светятся. Вообще я сначала подумала, это с вертолета стреляли. А через день после этого я работала, военный ко мне зашел, я ему начала рассказывать. Он меня спрашивает: «Пули светились?» Я говорю: «Да». Он говорит: «На трассе стоял вагнеровский «Панцирь» (зенитный ракетно-пушечный комплекс. — Ред.), он стрелял в вертолет. Но он промахивался, и пули летели мимо вертолета. И вот этот военный мне говорит: «Вам еще повезло, что он в вертолет не попал, а то остались бы без дома». Он упал бы здесь на кого-то — и все. Очень приятно, конечно, — говорит Маша, затягиваясь айкосом.

За сигаретами заходит женщина с двумя набитыми сумками. Она выглядит очень уставшей, рассказывает Маше про мужа, про родственников. «Машунь, давай мне два блока, что там из «Алекса» есть?» Маша понимает, что нужно, тянется за сигаретами. «Ой, ну, слава богу, он у вас хоть курить бросил». — «Маш, да лучше бы он курил, а не пил», —бросает посетительница и выходит.

— Когда начались выстрелы, меня вот так стало трусить. — Маша продолжает вспоминать ту ночь, и ее действительно чуть потряхивает. — Я в дом забегаю, говорю мужу: там стреляют. Он калитку открыл. Под каждым деревом, в каждом кусте — по военному.

Это же было еще с пятницы на субботу. Многие гуляли. У меня сестры живут в девятиэтажках. Они говорят: вагнеровцы зашли в Рассвет, заезжали во дворы, выпрыгивали, всех загоняли в дома, всех.

Наш сосед Толик рассказывает: «Я подошел к ним, они говорят мне: мы не к вам приехали, мы вас не трогаем, и вы нас не трогайте, сидите дома». …Я смотрела фотографии, видео с Ростова — там все стоят, на них смотрят. А я из калитки боялась выйти.

Но тут Голубев [губернатор] сказал, что в Ростове это переодетые вагнеровцы к ним выходили. Я прочитала — чуть не упала. Там бабки, девушки молодые, женщины, дети. Такую … сказал, честно говоря....

Мы еще долго разговариваем с Машей, к ней почти каждую минуту заходят за сигаретами. Маша, улыбаясь, вспоминает:

— У нас такой выручки, как на следующий день после всего этого, никогда в жизни не было. На следующий день работала моя сменщица — Кристина. Я думаю: пойду к ней кофе попью. Пришла к ней… Боже, что здесь творилось! У нас «Пятерочка» открывается в полвосьмого — так тут такие очереди были… мама дорогая! Я булку хлеба не могла купить. Ни яиц, ни круп, ни муки, ни сахара, ни консервов. Кристина рассказывала: пришли два парня, много сигарет взяли, говорят — мы своих жен отправляем отсюда. Если ракета долбанет, хоть где ты прячься…

Я иду к девятиэтажкам, про которые говорила Маша. В этих дворах стреляли особенно сильно. Прохожу здание амбулатории, на стенах — плакаты с военными, «V ответе Zа мир». Мне это бросается в глаза еще и потому, что в самом Ростове рекламу службы по контракту от Минобороны можно увидеть крайне редко. Гораздо реже, чем в Москве.

Накрапывает легкий дождик. На лавочке у «Магнита» под ярко-красным зонтиком отдыхает женщина в теплой пушистой кофте. Екатерина Александровна. Сразу со мной заговаривает, рассказывает, что дитя войны — 41-го года рождения. А с предателями, такими как Пригожин, про которого Екатерина Александровна раньше вообще «слышать не слышала», «надо как при Сталине». Она, чуть ли не плача, вспоминает события тех тревожных выходных:

— Я подумала, Волгодонскую атомную взорвали (Ростовская атомная электростанция в 260 км от Рассвета. — Ред.]. А оно вот как оказалось — вагнеры. — Екатерина Александровна широко разводит руками.

— Это надо же, как он подвел Путина! А ведь Путин ему… Говорят, он работал у него даже поваром. Он не очень-то занимал должности в войсках, но как-то он сплотил этих ребят.

Я не сразу замечаю, что Екатерина Александровна не называет Пригожина по имени, фамилии. Потом спрашиваю ее об этом. Она говорит: «Да что я — помню, что ли? Я первый раз его услышала по телевизору. «Вагнера» знаю. А Пригожина этого больно надо было, я и запоминать его не хочу».

— Мужики орали. — Екатерина Александровна морщится, вспоминая. — Самолеты барражировали. Я вышла на балкон, кричу: «Ребята, а не пора ли прекратить? Здесь дети спят, старики». Я же не знала, что к чему. Они свое орут, как быки. А потом как пошло по крыше — бах, бах, бах. Я перепугалась. Спряталась в прихожей, села за шкаф. Оказывается, это вертолет дал залп, и то ли гильзы, то ли что на крышу посыпалось… Страшно было по-черному. Я стою, бурчу, читаю молитву. Ребята, ну прекратите, ну что же это творится? Утром пошла в магазин, там встретила почтальона, он с магазина идет, говорю ему: «Ванюша, а что произошло, Вань?» И он мне начал рассказывать, как они до Москвы поперли.

Дальше Екатерина Александровна пересказывает мне все, что смотрела по телевизору в выпусках новостей за последние дни: «Этому, как его, Пригожину — бешеные деньги платили. Бешеные. Он просто охамел. И мне кажется, вот Бахмут они взяли, но ребята его не в курсе были, сколько ему заплатили за это. Им ничего не выдали. Он все себе забрал. Да что ж ты за предатель такой, все деньги себе захапал!

Мне крестник позвонил, он в Новочеркасске живет, ему шестьдесят. Ему в прошлом году ногу отняли. Бедный мой… Выше колена отрезали, ковид. Второй год уже без ноги. Мы с ним часто созваниваемся — говорим о том, о сем.

Говорю ему: «Путина мне жалко — он как попрет на него!» А он: «Я никогда тебя не пойму с твоим лепетанием за власть». Я ему: «А ну-ка, прекрати. Здесь ничего не сделаешь. Нам никогда не понять вас, а вам — нас».

«И воду отключил тоже «Вагнер»

Центр Ростова. Ростовчане часто шутят, что в июле начинается парилка, а автобусы «превращаются в микроволновки». Пока плюс 30, но на днях должно быть до плюс 37, воздух греется очень быстро. Душно. Кошки вальяжно расхаживают по тротуарам, без сил сваливаются в тенек. На веранде мясного ресторанчика на Буденновском проспекте неделю назад на диванчиках сидели вооруженные люди в черных балаклавах. Сегодня здесь сидят девушки на шпильках в ярких платьях. Чокаются коктейлями. Здесь же на следующий день после объявления об окончании мятежа многие заказывали шампанское.

ПРОДОЛЖЕНИЕ