
ОРЕСТ КИПРЕНСКИЙ. ЧИТАТЕЛИ ГАЗЕТ В НЕАПОЛЕ. 1831


Часть 1.
А русских никогда в Европе особо не жаловали. Боялись, скорее всего, поскольку негативное отношение европейцев к действиям российских властей, обычно весьма жестким и решительным, обычно переносилось и на весь русский народ, хотя разброс мнений в нашем обществе по любому поводу всегдабыл весьма значительным.

В 1830 году в Польше произошла попытка освободительного восстания под лозунгом восстановления независимости «исторической Речи Посполитой» в границах 1772 года. Поляки бунтовали почти год, после чего восстание было жестоко подавлено русской армией. В итоге тысячи польских повстанцев и членов их семей, спасаясь от преследований, бежали за пределы Царства Польского. Польские эмигранты осели в разных странах Европы и вели там весьма активную пропаганду, создавая у сочувствующих им европейцев крайне неприглядный образ России как душителя свобод и очага деспотизма, угрожающего «цивилизованной Европе».
Но и в русском обществе мнения по поводу польского восстания и его подавления разделились. Некоторые представители либерально настроенной интеллигенции были на стороне поляков, но значительная часть русского общества поддерживала власти, поскольку не могла принять великопольские амбиции восставших, сопряженные к тому же с гонениями на православие.


Пушкин спорил по этому поводу с Вяземским, известным либералом, и писал ему летом 1831 года:
«…их надобно задушить и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить её по впечатлениям европейским, каков бы ни был впрочем наш образ мыслей…»
Позднее те же мысли он высказал в своем знаменитом стихотворении «Клеветникам России»:
О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,
Вопрос, которого не разрешите вы…

Вяземский пришел от этого поэтического памфлета в ужас, в отличие, например, от Чаадаева, который от стихотворения был в полном восторге:
«Вот вы, наконец, национальный поэт; вы, наконец, нашли ваше призвание. Я не могу передать вам удовлетворение, которое вы дали мне испытать. Мне хочется сказать вам: вот, наконец, явился Дант…»

В любом случае, польское восстание было событием такого уровня, которое имело значение для всех русских и европейцев. И в какой-то момент на него откликнулся, причем весьма своеобразным образом, и один из самых знаменитых русских художников-романтиков, Орест Кипренский, который в это время находился в Италии. Это был его второй приезд в страну, и событие это было связано с весьма странными, одновременно романтическими и трагическими обстоятельствами.


В первый раз Кипренский приехал в Рим в 1816-м, за три года создал значительное количество блестящих работ, в основном, портретов, и приобрел репутацию ведущего русского живописца в Италии. В 1819 году галерея Уффици даже заказала ему его автопортрет для своей знаменитой коллекции автопортретов самых знаменитых художников Европы. Это была неслыханная часть, поскольку до настоящего времени такой высочайшей оценки удостоились всего пять русских художников (не считая эмигрантов). Кроме Кипренского это были Карл Брюллов, Иван Айвазовский, Борис Кустодиев и Виктор Иванов.

Но в 1819 году началась странная история, которая полностью перевернула всю жизнь Ореста Кипренского. Вообще-то поначалу художник всего лишь задумал написать новую картину «Анакреонова гробница», и ему понадобилась натурщица для изображения юной вакханки. Каким-то образом случай свел его с восьмилетней девочкой по имени Мариучча Фалькуччи, дочерью проститутки. Кипренский фактически выкупил девочку у матери и поселил у себя. Трудно сказать, испытывал ли он к ней в то время лишь отцовские чувства или же в его отношении к Мариучче было нечто иное, но никаких сомнительных слухов по этому поводу не распространялось. Впрочем, может быть определенная свобода нравов в европейском художественном сообществе тогда, в начале 19 века, была в порядке вещей, и в том, что взрослый неженатый мужчина живет в одной квартире с восьмилетней девочкой, никто не видел ничего странного.

Мать ребенка, очевидно, пыталась шантажировать Кипренского, требовала у него все больше и больше денег, так что, в конце концов, он обратился к местным властям, чтобы устроить Мариуччу в какое-нибудь закрытое учреждение, вроде пансиона при монастыре, где мать не смогла бы ее найти. Кипренский даже отложил на некоторое время свой отъезд в Россию, чтобы закончить это дело. В итоге, ему удалось убедить папские власти поместить девочку в один из монастырских приютов, причем, не только матери, но и ему не сообщили, где именно находится Мариучча. Похоже, что в Ватикане не очень-то верили в то, что он действует исключительно в интересах ребенка.
Примерно в это же время произошла еще одна странная история, которая еще больше испортила репутацию Кипренского. В его мастерской была найдена мертвая молодая женщина, еще одна его натурщица. Причина смерти девушки осталась неизвестной, поскольку ее тело было сильно обожжено. Когда труп обнаружили, то он был накрыт холстом, облитым скипидаром, и подожжен. Судебная медицина в Европе того времени пребывала в зачаточном состоянии, так что никто даже не попытался выяснить, отчего умерла девушка, были ли причиной ее смерти ожоги, либо неизвестный злоумышленник поджег уже мертвое тело, чтобы скрыть следы преступления. Версия с несчастным случаем почему-то даже не рассматривалась.

Несколько дней спустя слуга Кипренского, некий молодой итальянец, умер в городской больнице от неизвестной болезни. Опять-таки логично предположить, что эта неизвестная болезнь вполне реально могла оказаться отравлением, которое тогдашние медики не смогли выявить.
В общем, убийство натурщицы приписали покойному слуге, дело закрыли за смертью подозреваемого, а Кипренский отбыл в Россию, поскольку в Риме ему уже стало находиться неуютно. В обществе поползли слухи, что истинным виновником смерти натурщицы был именно он, его даже преследовали на улицах и грозились убить.
История очень странная, но никаких доказательств вины Кипренского никто так и не привел, ни тогда, ни позднее. Из косвенных подозрительных фактов можно упомянуть лишь то, что он действительно очень любил женщин, как свидетельствуют его знакомые. Но он никогда не прибегал к насилию в их отношении, по крайней мере об этом никаких свидетельств нет. Наоборот, чтобы нравиться женщинам, Кипренский постоянно прибегал к всевозможным ухищрениям. Он и так был строен и имел приятную внешность, но еще и помимо этого старался всегда быть хорошо одетым, завивал себе кудри, использовал румяна и даже учился петь и играть на гитаре, хотя не имел ни слуха, ни голоса.
Несмотря на грандиозный успех его творчества у итальянской публики, в России художника приняли достаточно холодно. Причинами этого неласкового приема была и его задержка в Италии, повод для которой академические власти не сочли уважительным, и скандальные слухи как о связи Кипренского с девочкой, так и об убийстве натурщицы, которые уже доползли до Петербурга. К этому добавилась и личное невезение художника. По дороге домой он заехал на несколько месяцев в Париж, где выставил в Салоне свои работы, которые посчитал наиболее удачными. К сожалению, у привередливой французской публики его ждал провал, Франция его не приняла и не оценила по достоинству.
По приезде в Россию Кипренский впал в депрессию и по старой русской артистической традиции запил. В это время он совсем не мог работать, поскольку очень быстро утомлялся, а его знакомые отмечали, что и общаться с ним стало очень сложно, так как он раздражался по любому поводу. Впрочем, вероятнее всего основной причиной его депрессии была все же разлука с Мариуччей, а не творческие неудачи.

Но постепенно на родине его жизнь все же наладилась. Как бы там ни было, он по-прежнему оставался первым портретистом России. Кипренский снова начал получать заказы, сначала от своих друзей, затем от великосветской публики, и, наконец, от Императорского Двора. После того, как Кипренский написал большой портрет императрицы, двери светских резиденций снова распахнулись перед ним. И всего за какие-то пять лет (с 1823 по 1828) он создал лучшие свои работы, среди которых и канонический портрет Пушкина в клетчатом пледе.
Но душа Кипренского все равно рвалась в Италию. И когда он скопил достаточную сумму денег, в 1828 году он на свой страх и риск во второй раз отправился в Италию на поиски своей возлюбленной. Как именно он искал Мариуччу, доподлинно неизвестно. Но, видимо, эти поиски, которые длились почти целый год, могли стать сюжетом для отдельного любовно-приключенческого романа.
В 1829 году он отыскал ее следы в одном из монастырских приютов, а потом нашел и саму девушку. К тому моменту ей было уже около 20 лет, и Кипренский смог договориться с ней и с ее опекунами о свадьбе. В сущности, этот факт говорит в пользу того, что Кипренский все же не был педофилом, иначе, встретив взрослую, вполне зрелую, хотя и чрезвычайно привлекательную особу, он бы скорее всего утратил к ней интерес. Но вместо этого он еще почти пять лет копил деньги на свадьбу и достойную жизнь с молодой женой, а она преданно его ждала.

Кипренский брался за любые заказы, переезжал из одного города в другой, даже писал русскому императору, упрашивая дать денег в долг под залог своих лучших картин. В это время он действительно работал необычайно много, и при этом уровень его мастерства нисколько не снижался, несмотря на количество работ и скорость, с которой он их создавал.
И вот одной из картин, созданных в этот период и были «Читатели газет в Неаполе».
Продолжение следует…